После российско-грузинской войны прошло всего три года, однако ощущение, что это было очень давно. С тех пор в мировой политике произошло множество событий, оттеснивших на задний план и грузинские проблемы, и во многом постсоветское пространство в целом, сообщает «GHN».

Как пишет в своей статье для ИноСМИ «Три года российско-грузинской войны: российская летаргия» Федор Лукьянов, мировой финансовый кризис, смена власти и обострение политической борьбы в США, упадок Евросоюза, волна катаклизмов на Ближнем Востоке, рост напряженности в Восточной Азии, буксующая кампания в Афганистане - все это сделало вопрос о противостоянии «молодой грузинской демократии» и «имперской России» периферийным. Но проблемы, которые привели к пятидневной войне, никуда не делись и после нее. При этом нельзя сказать, что Москва за истекший период сделала что-то, чтобы добиться более благоприятной перспективы.

Явно положительный результат один - ситуация стабильна и угрозы возобновления конфликта нет. По сравнению с неуклонно нарастающим напряжением, которое фиксировалось в середине 2000-х годов, нынешний статус-кво, пусть и не признанный почти никем официально, обеспечивает устойчивые правила поведения. С этим в частном порядке вынуждены соглашаться и представители Евросоюза, осуществляющие мониторинг на местах.

Далее начинаются сложности. Прежде всего, Москва недооценила прочность позиций Михаила Саакашвили. Сразу после войны было ощущение, что события будут развиваться по обычному для Грузии сценарию - политический хаос и силовое отстранение от власти очередного, уже третьего по счету, президента. Этого, однако, не случилось. Оправившись от шока, грузинский лидер сумел конвертировать плоды собственного авантюризма в дивиденды.

Грузия обеспечила себе политическую поддержку Запада (как бы там ни относились к его действиям, сдать союзника в такой ситуации неприлично) и значительные по местным меркам средства на восстановление (4,5 миллиарда долларов). Власть обрела удобный и неоспоримый образ врага в виде России, а также повод для подавления оппозиционного инакомыслия, вне зависимости от того, связано оно с Москвой или нет. На протяжении первого года после кампании, особенно после смены команды в Вашингтоне, Саакашвили находился в определенной изоляции со стороны Запада - ярких жестов в его адрес там старались избегать, однако затем отношение оттаяло. Конечно, не наступило ничего подобного ситуации 2004-2008 годов, когда администрация Буша делала едва ли не главную ставку на поддержку Тбилиси, но «бизнес как обычно» восстановился.

Москва все это время предпочитала игнорировать Грузию, да и вообще не формулировать свою политику в отношении этого узла проблем. Исключением служили только попытки расширить круг государств, признающих Абхазию и Южную Осетию, за счет вербовки отдаленных или очень нуждающихся в деньгах стран. Целесообразность этого крайне сомнительна, поскольку ничего не меняет по сути, но ставит и Россию, и сами новые страны в довольно смехотворное положение.

Когда Москва в одностороннем порядке признавала две бывшие автономии Грузии, другого выхода, вероятно, не существовало - отсутствие хотя бы квазилегального статуса быстро привело бы к новой войне. С самого начала было понятно, что это создает политические проблемы на длительный срок. И связаны они не собственно с вопросом признания этих территорий, он как раз вторичен, сколько с тем, что силовое изменение границ не может быть концептуально одобрено никем из серьезных суверенных государств, вне зависимости от их отношения к России или Грузии. И этот вопрос будет постоянно всплывать в самые неудобные моменты, о чем, конечно, позаботится Тбилиси. Позиция «мы признали, остальное нас не волнует» без соответствующего политико-пропагандистского сопровождения и работы по фактическому (а не формальному - с Вануату) выводу новых стран на другой уровень в итоге загонит Россию в ситуацию отчуждения от всех. Понятно, что в сколько-нибудь обозримой перспективе не получится добиться признания от значимых государств, но активизация международных неформальных контактов с Абхазией и Южной Осетией необходима.

Неурегулированность ситуации на Южном Кавказе создает для России ряд практических сложностей. Во-первых, союзник Москвы Ереван оказался в еще более глухой изоляции, в особенности в том, что касается военно-технического сотрудничества - Грузия, естественно, не собирается содействовать укреплению российского присутствия в регионе. Во-вторых, явно усложняются отношения с Абхазией, которая рассчитывает на большее, чем номинальная независимость, не признанная почти никем, и имеет в виду полноценный, а не формальный суверенитет. Трения запрограммированы. В-третьих, Грузия не сидит сложа руки и проводит вполне осознанную, хотя крайне рискованную политику воздействия на российский Северный Кавказ, содействуя дестабилизации и без того взрывоопасной территории. Надо полагать, последнее будет нарастать по мере приближения сочинской Олимпиады. Я не упоминаю в этом контексте проблему вступления в ВТО - до сих пор мы так и не приблизились к ситуации, когда грузинская позиция стала бы единственным препятствием, да и не обязательно, что приблизимся.

Между тем, последняя тема - единственная, которая обсуждается, остальное вообще вне сферы дискуссии и активных действий. При этом надо учитывать, что Тбилиси умеет играть на политических струнах в Вашингтоне и, несомненно, использует фактически уже начавшуюся там избирательную кампанию в своих интересах. Популярные у нас и самоуспокаивающие представления о том, что Саакашвили - бесноватый психопат и американская марионетка, не вполне корректны и вредны для анализа. Надо признать, что грузинский президент - сильный политик, хорошо понимающий, чего он хочет и как этого добиваться, правда, не всегда верно оценивающий уровень риска. Поэтому в предстоящие год-полтора стоит ожидать планомерной активизации Тбилиси и его друзей на всех международных площадках. В принципе, это уже началось и в ООН, и в Конгрессе США. Отсутствие российской политики, выражающееся в позиции - пока у власти этот военный преступник, мы и пальцем не шевельнем, чревато тем, что решения снова придется принимать в экстраординарной ситуации.