Мы были в Грузии. Помножим
Нужду на нежность, ад на рай,
Теплицу льдам возьмем подножьем,
И мы получим этот край...
Борис Пастернак

Вот что значит классика. Почти восемьдесят лет прошло, а как читается... Удивительно читается. Каждая фраза обросла новыми смыслами, двоится, зеркалит. Вот хоть самая первая. Где, например, ставить ударение? На «мы»? Но кто эти «мы»? Кто-то на самолете добирается через Киев, Баку или Ереван (видимо, простые граждане должны расплачиваться за вредительскую деятельность дипломатических ведомств обоих государств). Кто-то въезжает на гораздо более приземленных средствах передвижения (см. фото). Так что это «мы» - весьма разнородно по своему составу.
Теперь сделаем ударным глагол «были». Спустя почти восемьдесят лет он стал совсем грустным. Вероятно, необратимым. Некоторая, далеко не большая часть россиян осознает величину и горечь потери (не в смысле потери имперской составляющей, а в смысле потери единоверного братского народа. Изрядно политики обоих государств потрудились не на благо своих стран).
Самое бесспорное в этой строке слово - «Грузия»: имя собственное, географическое название, топоним, хороним («хороним» - не глагол несовершенного вида, как бы этого кому ни хотелось, а один из топонимических классов: название государства).
Во второй строке почти все по-прежнему. И нужда присутствует, помноженная на нежность (свидетельствую). И рай налицо - климатический. И ад - геополитический.
Третья строка самая, казалось бы, бесконфликтная, никакого двойного дна: растет здесь все хорошо, как в теплице, над которой ледяные вершины гор. Красота. Правда, это может кого-то раздражать. А тут еще через такое роскошество нефтепровод пустили, обойдя бывшего «большого брата». В целом нехорошо получилось...
Наконец, строка четвертая. О местоимении «мы» - см. выше. Последний глагол - «получим». Коварно омонимичный глагол. В современном контексте он может рассматриваться не как результат арифметического действия («теплица» + «лед» = «этот край»), а как уже частично воплотившийся результат хватательного рефлекса.

И все-таки - мы были в Грузии. На поэтическом фестивале «В поисках золотого руна». Мы - литераторы из Москвы, Петербурга, Тбилиси, русскоязычные поэты с Украины, из Белоруссии, Прибалтики, Грузии, Америки, Франции, Голландии, Италии, Швеции, Израиля... А еще болгары и итальянка (говорят на русском). И вот весь этот Ноев ковчег прибился (спасибо международному культурно-просветительскому союзу «Русский клуб» и Международной федерации русскоязычных писателей) к берегу Колхиды.
Вышло так, что и в нынешнее время Грузия не утратила функцию поэтического пристанища. А в памятные всем еще времена она была и поэтическим (читай: политическим) прибежищем. Да и в незапамятные тоже («Быть может, за стеной Кавказа / Укроюсь от твоих пашей...»). Проводить такое мероприятие в нынешних политических реалиях - определенная фронда по отношению к официальному курсу и Москвы, и Тбилиси. Властям мирским (обеим, они вообще подозрительно похожи) удобнее было нас не заметить. Но церковь (в лице патриарха Кирилла и католикоса-патриарха Илии II) отозвалась приветствием и благословением. Для нас же - и грузино-, и русскоязычных участников - моментом истины, подтвердившим, что политики не сумели пока изничтожить наше общее духовное пространство, стал вечер 22 июня, когда мы в течение нескольких часов, ставя еще и еще раз, слушали диск с записью песен Великой Отечественной в исполнении грузинских артистов и подпевали, рискуя сорвать голоса.
Места, где мы находились, были аккурат те, куда в августе прошлого года вошли со стороны Абхазии российские танки с операцией «по принуждению к миру» (фантастический оксюморон, подарок лингвисту). Мы могли ждать холодного приема. Но в древнем городе Археополисе (Нокалакеви) милейшая женщина-экскурсовод смущенно извинилась за свой русский язык: «Простите, но очень, очень давно не приезжают туристы из России!» А хозяин ресторана в Сенаки, умудрившись вложить все возможные горько-ироничные интонации в восклицание: «Русских я уже с прошлого августа не видел!», широким жестом пригласил нас к столу, накрытому в лучших местных традициях. В Поти (древнегреческий Фазис), несмотря на выходной, специально для нас открыли Музей Колхиды, и в прохладно-сумеречных залах мы рассматривали фрагменты утвари и орудий труда третьего-второго тысячелетия до н. э., женские украшения и наконечники копий, монеты: не всё прихватил с собой воришка Ясон. Про древние амфоры наш экскурсовод, сделав неподражаемый жест рукой, замечает: «Этого у нас много, целый подвал. Море до сих пор выбрасывает. Уже не принимаем от населения».
Потом на потийском рынке я ищу сумку для контрабанды (без грузинского вина, боюсь, домой не пустят). Старшее поколение еще вполне прилично говорит по-русски. Молодежь практически нет. Сумки нахожу в лавочке, где продавцы - китайцы (!). Эти тоже не говорят по-русски. Зато говорят по-грузински. Но значительно хуже меня и с сильным китайским акцентом.
В Поти от собора Покрова Пресвятой Богородицы (см. фото) лучами расходятся двенадцать улиц. Они плохо приспособлены для передвижения на танках.
...Тбилиси изменился за те пять лет, что я здесь не была. Например, появились платные лифты. Опускаешь монетку - едешь. Деньги идут на обслуживание. Другие перемены не столь забавны. В Старом городе (между Колхозной площадью и Майданом) на месте старых домов новодел, как вставные зубы. В центре появились типовые стекляшки (как в Москве и Питере, но здесь настолько непредставимы, что выглядят еще отвратительнее). Под предлогом ветхости в одночасье сносятся старые дома (знакомая картина, не так ли?). На проспекте Руставели закрыты знаменитые «Воды Лагидзе», зато открыты дорогие бутики. Теперь вместо божественного запаха прожаренных кофейных зерен - стандартный набор парфюмерных ароматов. Памятник Руставели стоит, если смотреть с проспекта, прямо на фоне «Макдоналдса», наивно маскирующегося под местную архитектуру.
Проблема визуализации вертикали власти (привет дядюшке Фрейду) в Грузии решается примерно так же, как в России. Правда, здесь можно не возводить многометровых средних пальцев: горный ландшафт позволяет сэкономить на стройматериалах. Президентский дворец виден чуть ли не из любой точки города, и его подсвеченный стеклянный купол золотится в ночи, навязчиво рифмуясь с золотым куполом новой церкви Святой Троицы (кстати, золоченые купола - явление, совершенно не характерное для грузинских церквей). На площади Свободы вместо серого, как мышь, Ильича, теперь возносится, слепя окружающих, композиция из коня и человека, в которой с трудом узнается Георгий Победоносец. Католикос освящать сего золотого идола отказался. Одно радует: за спиной чудища высится прекрасная и лаконичная фигура матери-Грузии.
Тбилиси - маленький город. Слухи разлетаются быстро, удесятеряясь, как горное эхо. А тут и Медведев с Обамой встречаются, и годовщина августовских событий не за горами. Чего ждать, когда рассчитывать, по сути, не на кого? Самым нестерпимым было, когда люди, рядом с которыми прошла лучшая часть моей жизни, спрашивали: «Скажи, неужели нас будут бомбить?» «Если будут бомбить, я останусь», - отвечаю. А что я могу еще сказать? Но вот я здесь. А они там. Их не бомбят - но каково растить детей и внуков в этом «режиме ожидания катастрофы», чувствуя себя разменной монетой в глобальных геополитических передрягах, не имеющих ничего общего с их собственными жизнями?
В августе прошлого года девятилетняя грузинская девочка, живущая в Петербурге, безошибочно сформулировала вопрос: «Почему наши в наших стреляют?» В сознании потийского мальчугана с разрисованной национальным флагом щекой мы друг другу уже не свои. И в этом наше общее главное поражение.

Наталия СОКОЛОВСКАЯ, novayagazeta.spb.ru